Спор с компетентным органом

Наши юристы недавно представляли интересы недропользователя в споре с Министерством энергетики (МЭ) по вопросу исполнения лицензионных обязательств – финансирование обучения казахстанских специалистов. Это дело имело некоторые любопытные нюансы, такие как: подсудность дела суду, исчисление срока исковой давности, исполнение обязательств после истечения срока действия лицензии, база для расчета задолженности.

МЭ обратилось в суд с иском к недропользователю об обязании исполнить контрактные обязательства, установленные в лицензии на недропользование. При этом контракт на недропользование был заключен до того, как законодательство ввело лицензирование разведки и добычи. Поэтому лицензия была выдана на основании контракта, а не наоборот.

В связи с тем, что контракт содержит арбитражную оговорку, мы попытались оспорить компетенцию суда рассматривать возникший спор и даже предложили суду получить заключение Международного совета при Верховном Суде Республики Казахстан по вопросу подсудности.

Однако и суд первой инстанции, и суд апелляционной инстанции посчитали, что спор вытекает не из контракта, содержащего арбитражную оговорку, а из лицензии, которая содержит «самостоятельные договорные условия». При этом суды сослались на п.10 ст.8 Закона «Об арбитраже», не пояснив, как это положение обосновывает указанный довод судов.

МЭ включило в исковые требования задолженность по двум годам, по которым истек общий срок исковой давности. МЭ аргументировало свою позицию тем, что срок давности следует исчислять с момента предъявления требования о погашении задолженности. Мы настаивали на том, что срок давности исчисляется с момента, когда МЭ узнало или должно было узнать о наличии задолженности (в нашем случае после получения отчетов ЛКУ за соответствующие годы).

Суды обеих инстанций поддержали нашу позицию по этому вопросу. А суд первой инстанции даже вынес частное определение в адрес МЭ за пропуск срока исковой давности.

Недропользователь продолжал финансировать обучение казахстанских специалистов и после того, как срок действия лицензии истек (т.е. ни лицензия, ни контракт уже не обязывали недропользователя). Мы указали на это обстоятельство и попытались убедить суд в том, что имело место не неисполнение обязательства, а ненадлежащее (несвоевременное) исполнение обязательства. Мы представили суду в качестве доказательств исполнения обязательства несколько сотен первичных документов.

Однако суды первой и апелляционной инстанции посчитали, что недропользователь добровольно финансировал обучение местных специалистов после истечения срока действия лицензии, поэтому такое финансирование никак не связано с исполнением обязательств по лицензии. При этом нашему доводу о том, что государство получило все, что оно рассчитывало получить по лицензии в части обучения местных специалистов, суды не дали никакой оценки.

В заключении следует отметить обычный креативный подход МЭ к базе исчисления обязательства – 1% от расходов на добычу. МЭ для разных годов применяло в качестве базы как плановые, так и фактические показатели расходов на добычу в зависимости от того, какой показатель был больше. Мы обратили внимание суда на эту непоследовательность. Однако суд первой инстанции посчитал, что МЭ имеет право «определить размер обязательств, как от плановых, так и фактически понесенных расходов, исключительно в интересах экономической выгоды граждан Казахстана», хотя ни один закон этого не устанавливает.

Результат судебного разбирательства: из 172 млн. тенге исковых требований, суды присудили МЭ только 63 млн. тенге.